THERE was no return of the mutineers — not so much as another shot out of the woods. They had got their rations for that day, as the captain put it, and we had the place to ourselves and a quiet time to overhaul the wounded and get dinner. Squire and I cooked outside in spite of the danger, and even outside we could hardly tell what we were at, for horror of the loud groans that reached us from the doctor's patients. Out of the eight men who had fallen in the action, only three still breathed — that one of the pirates who had been shot at the loophole, Hunter, and Captain Smollett; and of these, the first two were as good as dead; the mutineer indeed died under the doctor's knife, and Hunter, do what we could, never recovered consciousness in this world.

Разбойники не возвращались. Ни один из них даже не выстрелил из лесу. Они получили свой паек на сегодня, - выразился о них капитан. Мы могли спокойно перевязывать раненых и готовить обед. Стряпали на этот раз сквайр и я. Несмотря на опасность, мы предпочли стряпать во дворе, но и туда до нас доносились ужасные стоны наших раненых. Из восьми человек, пострадавших в бою, остались в живых только трое: пират, подстреленный у бойницы, Хантер и капитан Смоллетт. Положение двух первых было безнадежное. Пират вскоре умер во время операции; Хантер, несмотря на все наши усилия, так и не пришел в сознание.

He lingered all day, breathing loudly like the old buccaneer at home in his apoplectic fit, but the bones of his chest had been crushed by the blow and his skull fractured in falling, and some time in the following night, without sign or sound, he went to his Maker. As for the captain, his wounds were grievous indeed, but not dangerous. No organ was fatally injured. Anderson's ball — for it was Job that shot him first — had broken his shoulder-blade and touched the lung, not badly; the second had only torn and displaced some muscles in the calf.

Он прожил весь день, громко дыша, как дышал после удара тот старый пират, который остановился у нас в трактире. Но ребра у Хантера были сломаны, череп разбит при падении, и в следующую ночь он без стона, не приходя в сознание, скончался. Раны капитана были мучительны, но неопасны. Ни один орган не был сильно поврежден. Пуля Эндерсона - первым выстрелил в капитана Джоб - пробила ему лопатку и задела легкое. Вторая пуля коснулась икры и повредила связки.

He was sure to recover, the doctor said, but in the meantime, and for weeks to come, he must not walk nor move his arm, nor so much as speak when he could help it. My own accidental cut across the knuckles was a flea-bite. Doctor Livesey patched it up with plaster and pulled my ears for me into the bargain. After dinner the squire and the doctor sat by the captain's side awhile in consultation; and when they had talked to their hearts' content, it being then a little past noon, the doctor took up his hat and pistols, girt on a cutlass, put the chart in his pocket, and with a musket over his shoulder crossed the palisade on the north side and set off briskly through the trees.

Доктор уверял, что капитан непременно поправится, но в течение нескольких недель ему нельзя ходить, нельзя двигать рукой и нельзя много разговаривать. Случайный порез у меня на пальце оказался пустяком. Доктор Ливси залепил царапину пластырем и ласково потрепал меня за уши. После обеда сквайр и доктор уселись возле капитана и стали совещаться. Совещание окончилось вскоре после полудня. Доктор взял шляпу и пистолеты, сунул за пояс кортик, положил в карман карту, повесил себе на плечо мушкет и, перебравшись через частокол с северной стороны, быстро исчез в чаще.

Gray and I were sitting together at the far end of the block house, to be out of earshot of our officers consulting; and Gray took his pipe out of his mouth and fairly forgot to put it back again, so thunder-struck he was at this occurrence. Why, in the name of Davy Jones, said he, is Dr. Livesey mad? Why no, says I. He's about the last of this crew for that, I take it. Well, shipmate, said Gray, mad he may not be; but if HE'S not, you mark my words, I am. I take it, replied I, the doctor has his idea; and if I am right, he's going now to see Ben Gunn.

Мы с Греем сидели в дальнем углу сруба, чтобы не слышать, о чем говорят наши старшие. Грей был так потрясен странным поступком доктора, что вынул изо рта трубку и забыл снова положить ее в рот. - Что за чертовщина! - сказал он. - Уж не спятил ли доктор Ливси с ума? - Не думаю, - ответил я. - Из нас всех он спятит с ума последним. - Пожалуй что и так, - сказал Грей. - Но если он в здравом уме, значит, это я сумасшедший. - Просто у доктора есть какой-то план, - объяснил я. - По-моему, он пошел повидаться с Беном Ганном.

I was right, as appeared later; but in the meantime, the house being stifling hot and the little patch of sand inside the palisade ablaze with midday sun, I began to get another thought into my head, which was not by any means so right. What I began to do was to envy the doctor walking in the cool shadow of the woods with the birds about him and the pleasant smell of the pines, while I sat grilling, with my clothes stuck to the hot resin, and so much blood about me and so many poor dead bodies lying all around that I took a disgust of the place that was almost as strong as fear.

Как потом оказалось, я был прав. Между тем жара в срубе становилась невыносимой. Полуденное солнце накалило песок во дворе, и в голове у меня зашевелилась дикая мысль. Я стал завидовать доктору, который шел по прохладным лесам, слушал птичек, вдыхал смолистый запах сосен, в то время как я жарился в этом проклятом пекле, где одежда прилипала к горячей смоле, где все было вымазано человеческой кровью, где вокруг валялись мертвецы.