After eating we crept back to the scullery, and there I must have dozed again, for when presently I looked round I was alone. The thudding vibration continued with wearisome persistence. I whispered for the curate several times, and at last felt my way to the door of the kitchen. It was still daylight, and I perceived him across the room, lying against the triangular hole that looked out upon the Martians. His shoulders were hunched, so that his head was hidden from me. I could hear a number of noises almost like those in an engine shed; and the place rocked with that beating thud.

Насытившись, мы поползли назад в судомойню, где я, очевидно, опять задремал, а очнувшись, обнаружил, что я один. Вибрирующий гул продолжался, не ослабевая, с раздражающим упорством. Я несколько раз шепотом позвал священника, потом пополз к двери кухни. В дневном свете я увидел священника в другом конце комнаты: он лежал у треугольного отверстия, выходившего наружу, к марсианам. Его плечи были приподняты, и головы не было видно. Шум был, как в паровозном депо, и все здание содрогалось от пего.

Through the aperture in the wall I could see the top of a tree touched with gold and the warm blue of a tranquil evening sky. For a minute or so I remained watching the curate, and then I advanced, crouching and stepping with extreme care amid the broken crockery that littered the floor. I touched the curate's leg, and he started so violently that a mass of plaster went sliding down outside and fell with a loud impact. I gripped his arm, fearing he might cry out, and for a long time we crouched motionless.

Сквозь отверстие в стене я видел вершину дерева, освещенную солнцем, и клочок ясного голубого вечернего неба. С минуту я смотрел на священника, потом подкрался поближе, осторожно переступая через осколки стекла и черепки. Я тронул священника за ногу. Он так вздрогнул, что от наружной штукатурки с треском отвалился большой кусок. Я схватил его за руку, боясь, что он закричит, и мы оба замерли.

Then I turned to see how much of our rampart remained. The detachment of the plaster had left a vertical slit open in the debris, and by raising myself cautiously across a beam I was able to see out of this gap into what had been overnight a quiet suburban roadway. Vast, indeed, was the change that we beheld. The fifth cylinder must have fallen right into the midst of the house we had first visited. The building had vanished, completely smashed, pulverised, and dispersed by the blow. The cylinder lay now far beneath the original foundations — deep in a hole, already vastly larger than the pit I had looked into at Woking.

Потом я повернулся посмотреть, что осталось от нашего убежища. Обвалившаяся штукатурка образовала новое отверстие в стене; осторожно взобравшись на балку, я выглянул – и едва узнал пригородную дорогу: так все кругом изменилось. Пятый цилиндр попал, очевидно, в тот дом, куда мы заходили сначала. Строение совершенно исчезло, превратилось в пыль и разлетелось. Цилиндр лежал глубоко в земле, в воронке, более широкой, чем яма около Уокинга, в которую я в свое время заглядывал.

The earth all round it had splashed under that tremendous impact — "splashed" is the only word — and lay in heaped piles that hid the masses of the adjacent houses. It had behaved exactly like mud under the violent blow of a hammer. Our house had collapsed backward; the front portion, even on the ground floor, had been destroyed completely; by a chance the kitchen and scullery had escaped, and stood buried now under soil and ruins, closed in by tons of earth on every side save towards the cylinder.

Земля вокруг точно расплескалась от страшного удара ("расплескалась" – самое подходящее здесь слово) и засыпала соседние дома; такая же была бы картина, если бы ударили молотком по грязи. Наш дом завалился назад; передняя часть была разрушена до самого основания. Кухня и судомойня уцелели каким-то чудом и были засыпаны тоннами земли и мусора со всех сторон, кроме одной, обращенной к цилиндру.

Over that aspect we hung now on the very edge of the great circular pit the Martians were engaged in making. The heavy beating sound was evidently just behind us, and ever and again a bright green vapour drove up like a veil across our peephole. The cylinder was already opened in the centre of the pit, and on the farther edge of the pit, amid the smashed and gravel-heaped shrubbery, one of the great fighting-machines, deserted by its occupant, stood stiff and tall against the evening sky. At first I scarcely noticed the pit and the cylinder, although it has been convenient to describe them first, on account of the extraordinary glittering mechanism I saw busy in the excavation, and on account of the strange creatures that were crawling slowly and painfully across the heaped mould near it.

Мы висели на краю огромной воронки, где работали марсиане. Тяжелые удары раздавались, очевидно, позади нас; ярко-зеленый пар то и дело поднимался из ямы и окутывал дымкой нашу щель. Цилиндр был уже открыт, а в дальнем конце ямы, среди вырванных и засыпанных песком кустов, стоял пустой боевой треножник – огромный металлический остов, резко выступавший на фоне вечернего неба. Я начал свое описание с воронки и цилиндра, хотя в первую минуту мое внимание было отвлечено поразительной сверкающей машиной, копавшей землю, и странными неповоротливыми существами, неуклюже копошившимися возле нее в рыхлой земле.