It was when curiosity about Gatsby was at its highest that the lights in his house failed to go on one Saturday night—and, as obscurely as it had begun, his career as Trimalchio was over. Only gradually did I become aware that the automobiles which turned expectantly into his drive stayed for just a minute and then drove sulkily away. Wondering if he were sick I went over to find out—an unfamiliar butler with a villainous face squinted at me suspiciously from the door. "Is Mr. Gatsby sick?"

В то самое время, когда общее любопытство, вызванное личностью Гэтсби, достигло предела, в доме его однажды в субботний вечер не засияли огни, — и на том кончилась его карьера Тримальхиона, так же загадочно, как и началась. Я заметил, хоть и не сразу, что машины, бодро сворачивающие в подъездную аллею, минуту спустя разочарованно выезжают обратно. Уж не заболел ли он, подумал я, и пошел узнать. Незнакомый лакей с разбойничьей физиономией подозрительно уставился на меня с порога. — Что, мистер Гэтсби болен?

"Nope." After a pause he added "sir" in a dilatory, grudging way. "I hadn't seen him around, and I was rather worried. Tell him Mr. Carraway came over." "Who?" he demanded rudely. "Carraway." "Carraway. All right, I'll tell him." Abruptly he slammed the door. My Finn informed me that Gatsby had dismissed every servant in his house a week ago and replaced them with half a dozen others, who never went into West Egg Village to .be bribed by the tradesmen, but ordered moderate supplies over the telephone.

— Нет. — Подумав, он неохотно добавил: — Сэр. — Его нигде не видно, и я забеспокоился. Передайте, что заходил мистер Каррауэй. — Кто? — грубо переспросил он. — Каррауэй. — Каррауэй. Ладно, передам. И дверь захлопнулась у меня перед носом. От моей финки я узнал, что неделю назад Гэтсби рассчитал всех своих слуг и завел новых, которые в поселок не ходят и взяток у торговцев не берут, а заказывают провизию по телефону, причем в умеренных количествах.

The grocery boy reported that the kitchen looked like a pigsty, and the general opinion in the village was that the new people weren't servants at all. Next day Gatsby called me on the phone. "Going away?" I inquired. "No, old sport." "I hear you fired all your servants." "I wanted somebody who wouldn't gossip. Daisy comes over quite often—in the afternoons." So the whole caravansary had fallen in like a card house at the disapproval in her eyes. "They're some people Wolfsheim wanted to do something for.

По свидетельству рассыльного из бакалейной лавки, кухня в доме стала похожа на свинарник и в поселке успело сложиться твердое мнение, что новые слуги вообще не слуги. На следующий день Гэтсби позвонил мне по телефону. — Уезжать собираетесь? — спросил я. — Нет, а почему? — Говорят, вы отпустили всю прислугу. — Мне нужна такая, которая не станет сплетничать, старина. Дэзи теперь часто приезжает — по вечерам. Итак, весь караван-сарай развалился, как карточный домик, от ее неодобрительного взгляда. — Эти люди — знакомые Вулфшима, он просил их куда-нибудь пристроить, вот я их и взял.

They're all brothers and sisters. They used to run a small hotel." "I see." He was calling up at Daisy's request—would I come to lunch at her house to-morrow? Miss Baker would be there. Half an hour later Daisy herself telephoned and seemed relieved to find that I was coming. Something was up. And yet I couldn't believe that they would choose this occasion for a scene—especially for the rather harrowing scene that Gatsby had outlined in the garden. The next day was broiling, almost the last, certainly the warmest, of the summer.

Они все из одной семьи, братья и сестры. Когда-то содержали небольшой отель. — Понятно. Выяснилось, что звонит он по поручению Дэзи — она хочет, чтобы я на следующий день приехал к ней завтракать. Мисс Бейкер тоже будет. Полчаса спустя позвонила сама Дэзи и так явно обрадовалась моему согласию, что я почувствовал: это неспроста. И все же мне не верилось: неужели они собираются устроить сцену — и притом довольно тяжелую сцену, если все будет так, как Гэтсби рисовал мне той ночью в саду. День выдался — настоящее пекло, один из последних дней лета и, наверное, самый жаркий.

As my train emerged from the tunnel into sunlight, only the hot whistles of the National Biscuit Company broke the simmering hush at noon. The straw seats of the car hovered on the edge of combustion; the woman next to me perspired delicately for a while into her white shirtwaist, and then, as her newspaper dampened under her fingers, lapsed despairingly into deep heat with a desolate cry. Her pocket-book slapped to the floor. "Oh, my!" she gasped. I picked it up with a weary bend and handed it back to her, holding it at arm's length and by the extreme tip of the corners to indicate that I had no designs upon it—but every one near by, including the woman, suspected me just the same.

Когда мой поезд вынырнул из туннеля на солнечный свет, лишь горячие гудки "Нэшнл биcкуит компани" прорезывали раскаленную тишину полдня. Соломенные вагонные сиденья только что не дымились; моя соседка долго и терпеливо потела в своей белой блузке, но наконец, опустив влажную от рук газету, со стоном отчаяния откинулась назад, в духоту. При этом ее сумочка шлепнулась на пол. — Ах ты господи! — вскрикнула она. Я с трудом наклонился, подобрал сумочку и протянул ее владелице, держа за самый краешек и как можно дальше от себя, в знак того, что не намерен на нее покушаться; но все кругом, в том числе и владелица сумочки все равно заподозрили во мне вора.

"Hot!" said the conductor to familiar faces. "Some weather!… Hot!… Hot!… Hot! Is it hot enough for you? Is it hot? Is it…?" My commutation ticket came back to me with a dark stain from his hand. That any one should care in this heat whose flushed lips he kissed, whose head made damp the pajama pocket over his heart! …Through the hall of the Buchanans' house blew a faint wind, carrying the sound of the telephone bell out to Gatsby and me as we waited at the door. "The master's body!" roared the butler into the mouthpiece.

— Жарко! — повторял контролер при виде каждого знакомого лица. — Ну и денек!.. Жарко!.. Жарко!.. Жарко!.. Вам не жарко? А вам жарко? А вам… На моем сезонном билете осталось от его пальца темное пятно. В такой зной станешь ли разбирать, чьи пылающие губы целуешь, под чьей головкой мокнет карман пижамы на левой стороне груди, над сердцем? … Когда мы с Гэтсби дожидались у двери бьюкененовского дома, легкий ветер донес из холла трель телефонного звонка. — Подать труп хозяина? — зарычал в трубку лакей.