THE MESA was like a ship becalmed in a strait of lion-coloured dust. The channel wound between precipitous banks, and slanting from one wall to the other across the valley ran a streak of green-the river and its fields. On the prow of that stone ship in the centre of the strait, and seemingly a part of it, a shaped and geometrical outcrop of the naked rock, stood the pueblo of Malpais. Block above block, each story smaller than the one below, the tall houses rose like stepped and amputated pyramids into the blue sky.

Меса была как заштилевший корабль среди моря светло-бурой пыли, вернее, среди извилистого неширокого пролива. Между крутыми его берегами, по дну долины косо шла зеленая полоса — река с приречными полями. А на каменном корабле месы, на носу корабля, стояло поселение-пуэбло Мальпаис и казалось скальным выростом четких, прямых очертаний. Древние дома вздымались многоярусно, как ступенчатые усеченные пирамиды.

At their feet lay a straggle of low buildings, a criss-cross of walls; and on three sides the precipices fell sheer into the plain. A few columns of smoke mounted perpendicularly into the windless air and were lost. "Queer," said Lenina. "Very queer." It was her ordinary word of condemnation. "I don't like it. And I don't like that man." She pointed to the Indian guide who had been appointed to take them up to the pueblo. Her feeling was evidently reciprocated; the very back of the man, as he walked along before them, was hostile, sullenly contemptuous.

У подошвы их был ералаш низеньких построек, путаница глиняных заборов, и затем отвесно падали обрывы на три стороны в долину. Несколько прямых столбиков дыма таяло в безветренной голубой вышине. — Странно здесь, — сказала Ленайна.  — Очень странно. "Странно" было у Ленайны словом осуждающим. — Не нравится мне. И человек этот не нравится.  — Она кивнула на индейца-провожатого. Неприязнь была явно обоюдной: даже спина индейца, шедшего впереди, выражала враждебное, угрюмое презрение.

"Besides," she lowered her voice, "he smells." Bernard did not attempt to deny it. They walked on. Suddenly it was as though the whole air had come alive and were pulsing, pulsing with the indefatigable movement of blood. Up there, in Malpais, the drums were being beaten. Their feet fell in with the rhythm of that mysterious heart; they quickened their pace. Their path led them to the foot of the precipice. The sides of the great mesa ship towered over them, three hundred feet to the gunwale. "I wish we could have brought the plane," said Lenina, looking up resentfully at the blank impending rock-face.

— И потом, — прибавила она вполголоса, — от него дурно пахнет. Бернард не стал отрицать этот факт. Они продолжали идти. Неожиданно воздух весь ожил, запульсировал, словно наполнившись неустанным сердцебиением. Это сверху, из Мальпаиса, донесся барабанный бой. Они ускорили шаги, подчиняясь ритму таинственного этого сердца. Тропа привела их к подножию обрыва. Над ними возносил свои борта почти на сотню метров корабль месы. — Ах, зачем с нами нет вертоплана, — сказала Ленайна, обиженно глядя на голую кручу. 

"I hate walking. And you feel so small when you're on the ground at the bottom of a hill." They walked along for some way in the shadow of the mesa, rounded a projection, and there, in a water-worn ravine, was the way up the companion ladder. They climbed. It was a very steep path that zigzagged from side to side of the gully. Sometimes the pulsing of the drums was all but inaudible, at others they seemed to be beating only just round the corner. When they were half-way up, an eagle flew past so close to them that the wind of his wings blew chill on their faces.

— Ненавижу пешее карабканье. Стоя под горой, кажешься такою маленькой. Прошагали еще некоторое расстояние в тени холма, обогнули скальный выступ и увидели рассекающую склон ложбину, овражную промоину. Стали подниматься по ней, как по корабельному трапу. Тропинка шла крутым зигзагом. Пульс барабанов делался иногда почти неслышен, а порой казалось, что они бьют совсем где-то рядом. На половине подъема орел пролетел мимо них, так близко, что в лицо им дохнул холодноватый ветер крыльев.

In a crevice of the rock lay a pile of bones. It was all oppressively queer, and the Indian smelt stronger and stronger. They emerged at last from the ravine into the full sunlight. The top of the mesa was a flat deck of stone. "Like the Charing-T Tower," was Lenina's comment. But she was not allowed to enjoy her discovery of this reassuring resemblance for long. A padding of soft feet made them turn round. Naked from throat to navel, their dark brown bodies painted with white lines ("like asphalt tennis courts," Lenina was later to explain), their faces inhuman with daubings of scarlet, black and ochre, two Indians came running along the path.

Куча костей валялась в расщелине. Все было угнетающе-странным, и от индейца пахло все сильнее. Наконец они вышли наверх, в яркий солнечный свет. Меса лежала перед ними плоской каменной палубой. — Как будто мы на диске Черингтийской башни, — обрадовалась Ленайна. Но недолго пришлось ей радоваться этому успокоительному сходству. Мягкий топот ног заставил их обернуться. Темно-коричневые, обнаженные от горла до пупка и разрисованные белыми полосами ("…как теннисные корты на асфальте", — рассказывала потом Ленайна), с лицами, нелюдски заляпанными алым, черным и охряным, по тропе навстречу им бежали два индейца.

Their black hair was braided with fox fur and red flannel. Cloaks of turkey feathers fluttered from their shoulders; huge feather diadems exploded gaudily round their heads. With every step they took came the clink and rattle of their silver bracelets, their heavy necklaces of bone and turquoise beads. They came on without a word, running quietly in their deerskin moccasins. One of them was holding a feather brush; the other carried, in either hand, what looked at a distance like three or four pieces of thick rope.

В их черные косы были вплетены полоски лисьего меха и красные лоскуты. Легкие, индюшиного пера накидки развевались за плечами; окружая голову, пышнели высокие короны перьев. На бегу звенели и бряцали серебряные их браслеты, тяжелые мониста из костяных и бирюзовых бус. Они бежали молча, спокойно в своих оленьих мокасинах. Один держал метелку из перьев; у другого в каждой руке было три или четыре толстых веревки.