BY EIGHT O'CLOCK the light was failing. The loud speaker in the tower of the Stoke Poges Club House began, in a more than human tenor, to announce the closing of the courses. Lenina and Henry abandoned their game and walked back towards the Club. From the grounds of the Internal and External Secretion Trust came the lowing of those thousands of cattle which provided, with their hormones and their milk, the raw materials for the great factory at Farnham Royal. An incessant buzzing of helicopters filled the twilight.

К восьми часам стало смеркаться. Из рупоров на башне Гольф-клуба зазвучал синтетический тенор, оповещая о закрытии площадок. Ленайна и Генри прекратили игру и направились к домам клуба. Из-за ограды Треста внутренней и внешней секреции слышалось тысячеголосое мычание скота, чье молоко и чьи гормоны шли основным сырьем на большую фабрику в Фарнам-Ройал. Непрестанный вертопланный гул полнил сумерки.

Every two and a half minutes a bell and the screech of whistles announced the departure of one of the light monorail trains which carried the lower caste golfers back from their separate course to the metropolis. Lenina and Henry climbed into their machine and started off. At eight hundred feet Henry slowed down the helicopter screws, and they hung for a minute or two poised above the fading landscape. The forest of Burnham Beeches stretched like a great pool of darkness towards the bright shore of the western sky.

Через каждые две с половиной минуты раздавался звонок отправления и сиплый гудок монорельсовой электрички, это низшие касты возвращались домой, в столицу, со своих игровых полей. Ленайна и Генри сели в машину, взлетели. На двухсотметровой высоте Генри убавил скорость, и минуту-две они висели над меркнущим ландшафтом. Как налитая мраком заводь, простирался внизу лес от Бернам-Бичез к ярким западным небесным берегам.

Crimson at the horizon, the last of the sunset faded, through orange, upwards into yellow and a pale watery green. Northwards, beyond and above the trees, the Internal and External Secretions factory glared with a fierce electric brilliance from every window of its twenty stories. Beneath them lay the buildings of the Golf Club-the huge Lower Caste barracks and, on the other side of a dividing wall, the smaller houses reserved for Alpha and Beta members. The approaches to the monorail station were black with the antlike pullulation of lower-caste activity.

На горизонте там рдела последняя малиновая полоса заката, а выше небо тускнело, от оранжевых через желтые переходя к водянистым бледно-зеленым тонам. Правей, к северу, электрически сияла над деревьями фарнам-ройалская фабрика, свирепо сверкала всеми окнами своих двадцати этажей. Прямо под ногами виднелись строения Гольф-клуба — обширные, казарменного вида постройки для низших каст и за разделяющей стеной дома поменьше, для альф и для бет. На подходах к моновокзалу черно было от муравьиного кишенья низших каст.

From under the glass vault a lighted train shot out into the open. Following its southeasterly course across the dark plain their eyes were drawn to the majestic buildings of the Slough Crematorium. For the safety of night-flying planes, its four tall chimneys were flood-lighted and tipped with crimson danger signals. It was a landmark. "Why do the smoke-stacks have those things like balconies around them?" enquired Lenina. "Phosphorus recovery," explained Henry telegraphically. "On their way up the chimney the gases go through four separate treatments. P2O5 used to go right out of circulation every time they cremated some one.

Из-под стеклянного свода вынесся на темную равнину освещенный поезд. Проводив его к юго-востоку, взгляд затем уперся в здания махины Слауского крематория. Для безопасности ночных полетов четыре высоченные дымовые трубы подсвечены были прожекторами, а верхушки обозначены багряными сигнальными огнями. Крематорий высился, как веха. — Зачем эти трубы обхвачены как бы балкончиками? — спросила Ленайна. — Фосфор улавливать, — лаконично стал объяснять Генри.  — Поднимаясь по трубе, газы проходят четыре разные обработки. Раньше при кремации пятиокись фосфора выходила из кругооборота жизни.

Now they recover over ninety-eight per cent of it. More than a kilo and a half per adult corpse. Which makes the best part of four hundred tons of phosphorus every year from England alone." Henry spoke with a happy pride, rejoicing whole-heartedly in the achievement, as though it had been his own. "Fine to think we can go on being socially useful even after we're dead. Making plants grow." Lenina, meanwhile, had turned her eyes away and was looking perpendicularly downwards at the monorail station.

Теперь же более девяноста восьми процентов пятиокиси улавливается. Что позволяет ежегодно получать без малого четыреста тонн фосфора от одной только Англии.  — В голосе Генри было торжество и гордость, он радовался этому достижению всем сердцем, точно своему собственному.  — Как приятно знать, что и после смерти мы продолжаем быть общественно полезными. Способствуем росту растений. Ленайна между тем перевела взгляд ниже, туда, где виден был моновокзал.

"Fine," she agreed. "But queer that Alphas and Betas won't make any more plants grow than those nasty little Gammas and Deltas and Epsilons down there." "All men are physico-chemically equal," said Henry sententiously. "Besides, even Epsilons perform indispensable services." "Even an Epsilon ..." Lenina suddenly remembered an occasion when, as a little girl at school, she had woken up in the middle of the night and become aware, for the first time, of the whispering that had haunted all her sleeps.

— Приятно, — кивнула она.  — Но странно, что от альф и бет растения растут не лучше, чем от этих противненьких гамм, дельт и эпсилонов, что копошатся вон там. — Все люди в физико-химическом отношении равны, — нравоучительно сказал Генри.  — Притом даже эпсилоны выполняют необходимые функции. "Даже эпсилоны…" Ленайна вдруг вспомнила, как она, младшеклассница тогда, проснулась за полночь однажды и впервые услыхала наяву шепот, звучавший все ночи во сне.