HE WAS OUT HUNTING for Cortman. It had become a relaxing hobby, hunting for Cortman; one of the few diversions left to him. On those days when he didn't care to leave the neighborhood and there was no demanding work to be done on the house, he would search. Under cars, behind bushes, under houses, up fireplaces, in closets, under beds, in refrigerators; any place into which a moderately corpulent male body could conceivably be squeezed. Ben Cortman could be in any one of those places at one time or another.

В тот день он разыскивал Кортмана. Это стало чем-то вроде хобби: свободное время он посвящал поискам Кортмана. Это было одно из немногих более или менее постоянных развлечений, одно из тех редких занятий, которые можно было считать отдыхом. Он занимался поисками Кортмана всякий раз, когда в доме не было срочной работы и не было особой нужды ехать куда-либо. Он заглядывал под машины, шарил в кустах, искал в очагах домов и клозетах, под кроватями и в холодильниках, короче, всюду, куда можно было бы втиснуть полноватого мужчину среднего роста и среднего телосложения. Всякий раз Бен Кортман мог оказаться в любом из этих мест.

He changed his hiding place constantly. Neville felt certain that Cortman knew he was singled out for capture. He felt, further, that Cortman relished the peril of it. If the phrase were not such an obvious anachronism, Neville would have said that Ben Cortman had a zest for life. Sometimes he thought Cortman was happier now than he ever had been before. Neville ambled slowly up Compton Boulevard toward the next house he meant to search. An uneventful morning had passed. Cortman was not found, even though Neville knew he was somewhere in the neighborhood.

Он наверняка постоянно менял свое укрытие. Несомненно было, что Кортман знал, кого день за днем разыскивает Нэвилль - его, только его одного, и больше никого. С другой стороны, Нэвиллю казалось, что Кортман, чувствуя опасность, словно смакует ее. Если бы не анахроничность формулировки, Нэвилль сказал бы, что у Бена Кортмана был особый вкус к жизни. Порой даже казалось, что Кортман теперь счастлив, так, как никогда в жизни. Нэвилль медленно брел по Комптон-бульвару к следующему дому. Утро прошло без неожиданностей. Кортмана найти не удалось, хотя Нэвилль знал, что тот всегда прячется где-то поблизости.

He had to be, because he was always the first one at the house at night. The other ones were almost always strangers. Their turnover was great, because they invariably stayed in the neighborhood and Neville found them and destroyed them. Not Cortman. As he strolled, Neville wondered again what he'd do if he found Cortman. True, his plan had always been the same: immediate disposal. But that was on the surface. He knew it wouldn't be that easy. Oh, it wasn't that he felt anything toward Cortman. It wasn't even that Cortman represented a part of the past.

Это было абсолютно ясно, поскольку вечером он всегда появлялся первым. Остальные, как правило, были приблудными. Текучесть среди них была велика, потому что утром большинство из них забирались в дома где-нибудь неподалеку, Нэвилль отыскивал их и уничтожал. Но только не Кортмана. Нэвилль бродил от дома к дому и вновь размышлял о Кортмане: что же с ним делать, если наконец удастся отыскать. Правда, его планы на этот счет никогда не менялись: немедленно уничтожить. Но это был, конечно, поверхностный взгляд на вещи. На самом деле Нэвилль понимал, что сделать это будет нелегко. И дело не в том, что он сохранил к Кортману какие-то чувства, и даже не в том, что Кортман олицетворял что-то от той жизни, которая канула в небытие.

The past was dead and he knew it and accepted it. No, it wasn't either of those things. What it probably was, Neville decided, was that he didn't want to cut off a recreational activity. The rest were such dull, robot - like creatures. Ben, at least, had some imagination. For some reason, his brain hadn't weakened like the others. It could be, Neville often theorized, that Ben Cortman was born to be dead. Undead, that is, he thought, a wry smile playing on his full lips. It no longer occurred to him that Cortman was out to kill him. That was a negligible menace.

Нет, прошлое погибло без возврата, и Нэвилль уже давно смирился с этим. Это было что-то другое. Может быть, - решил Нэвилль, - просто не хотелось лишаться своего любимого занятия. Прочие казались такими скучными, глупыми, роботоподобными, а Бен, по крайней мере, обладал некоторым чувством юмора. По всей видимости, он почему-то не так оскудел умом, как остальные. Иногда Нэвилль даже рассуждал о том, что Бен, возможно, был создан для того, чтобы быть мертвым. Воскреснуть, чтобы быть. Понятия как-то плохо стыковались между собой, и собственные фразы заставляли Нэвилля криво усмехаться. Ему не приходилось опасаться, что Кортман убьет его, вероятность этого была ничтожно мала.

Neville sank down on the next porch with a slow groan. Then, reaching lethargically into his pocket, he took out his pipe. With an idle thumb he tamped rough tobacco shreds down into the pipe bowl. In a few moments smoke swirls were floating lazily, about his head in the warm, still air. It was a bigger, more relaxed Neville that gazed out across the wide field on the other side of the boulevard. An evenly paced hermit life had increased his weight to 230 pounds. His face was full, his body broad and muscular underneath the loose-fitting denim he wore.

Нэвилль добрался до следующего крыльца и опустился на него с тяжелым вздохом. Задумчиво, не попадая рукой в карман, он наконец вытащил свою трубку. Лениво набил ее крупно резанным табаком и утрамбовал большим пальцем. Через несколько мгновений вокруг его головы уже вились ленивые облачка дыма, медленно плывшие в неподвижном разогретом дневном воздухе. Этот Нэвилль, лениво поглядывающий через огромный пустырь на другую сторону Комптон-бульвара, был гораздо толще и спокойней прежнего Нэвилля. Ведя размеренную отшельническую жизнь, он поправился и весил теперь двести тридцать фунтов. Располневшее лицо, раздобревшее, но по-прежнему мускулистое тело под свободно свисавшей одеждой, которую он предпочитал.

He had long before given up shaving. Only rarely did he crop his thick blond beard, so that it remained two to three inches from his skin. His hair was thinning and was long and straggly. Set in the deep tan of his face, his blue eyes were calm and unexcitable. He leaned back against the brick step, puffing out slow clouds of smoke. Far out across that field he knew there was still a depression in the ground where he had buried Virginia, where she had unburied herself. But knowing it brought no glimmer of reflective sorrow to his eyes.

Он уже давным-давно не брился, лишь изредка приводя в порядок свою густую русую бороду: два-три дюйма - вот та длина, которой он придерживался. Волосы на голове поредели и свисали длинными прядями. Спокойный и невыразительный взгляд голубых глаз резко контрастировал с глубоким устоявшимся загаром. Он прислонился к кирпичной заваленке, медленно выпуская клубы дыма. Далеко, там, на другом краю поля, он знал, еще сохранилась в земле выемка, в которой была похоронена Вирджиния. Затем она выкопалась. Мысль об этом не тронула его взгляд ни болью, ни горечью утраты.