THE ALARM NEVER WENT off because he'd forgotten to set it. He slept soundly and motionlessly, his body like cast iron. When he finally opened his eyes, it was ten o'clock. With a disgusted muttering, he struggled up and dropped his legs over the side of the bed. Instantly his head began throbbing as if his brains were trying to force their way through his skull. Fine, he thought, a hangover. That's all I need. He pushed himself up with a groan and stumbled into the bathroom, threw water in his face and splashed some over his head.

В тот день, вопреки обычаю, он проспал до десяти часов. Взглянув на часы, он недовольно пробурчал что-то; его тело, словно отлитое из бронзы, мгновенно ожило, и он вскочил на кровати, свесив ноги. Сознание его мгновенно пронзила пульсирующая боль, словно мозги вскипели и стремились вырваться из черепа наружу. Прекрасно, - подумал он, - похмелье: вот чего мне не хватало. Со стоном он поднялся, поковылял в ванную и плеснул себе в лицо водой. Затем намочил голову.

No good, his mind complained, no good. I still feel like hell. In the mirror his face was gaunt, bearded, and very much like the face of a man in his forties. Love, your magic spell is everywhere; inanely, the words flapped across his brain like wet sheets in a wind. He walked slowly into the living room and opened the front door. A curse fell thickly from his lips at the sight of the woman crumpled across the sidewalk. He started to tighten angrily, but it made his head throb too much and he had to let it go.

Ох, как мне плохо, - пожаловался он сам себе, - кажется, я горю в аду. Из зеркала на него глядело помятое, изможденное, бородатое лицо, на вид лет пятидесяти. Кругом любви я вижу чары, - странные, бессвязные словосочетания носились в его мозгу словно влекомые ветром мокрые бумажные тенты. Он медленно пересек гостиную, отворил входную дверь и, увидев женское тело, лежащее поперек дорожки, тяжело и замысловато выругался. Раздраженным жестом он попытался подтянуть ремень на штанах, но пульсация в голове стала невыносимой, и руки его бессильно повисли.

I'm sick, he thought. The sky was gray and dead. Great! he thought. Another day stuck in this boarded up rat hole! He slammed the door viciously, then winced, groaning, at the brain stabbing noise. Outside, he heard the rest of the mirror fall out and shatter on the porch cement. Oh, great! His lips contorted back into a white twist of flesh. Two cups of burning black coffee only made his stomach feel worse. He put down the cup and went into the living room. To hell with it, he thought, I'll get drunk again.

Наплевать, - решил он. - Я болен. Небо было мертвенно-серым. Прекрасно! - подумал он. - Опять целый день взаперти в этой вонючей крысиной яме. - Он зло захлопнул за собой дверь и застонал: шум удара отозвался в мозгу болезненной волной, - а снаружи на цементном крыльце брызнули звоном остатки зеркала, выпавшие из рамы. Прекрасно! - он поджал губы так, что они побелели. От двух чашек горячего кофе ему стало только хуже: желудок отказывался принимать его. Отставив чашку, он отправился в гостиную. Все к дьяволу, - подумал он, - лучше напьюсь.

But the liquor tasted like turpentine, and with a rasping snarl he flung the glass against the wall and stood watching the liquor run down onto the rug. Hell, I'm runnin' out of glasses. The thought irritated him while breath struggled in through his nostrils and out again in faltering bursts. He sank down on the couch and sat there, shaking his head slowly. It was no use; they'd beaten him, the black bastards had beaten him. That restless feeling again; the feeling as if he were expanding and the house were contracting and any second now he'd go bursting through its frame in an explosion of wood, plaster, and brick.

Но ликер показался ему скипидаром. Со звериным рыком он швырнул в стену бокал и замер, глядя, как ликер стекает по стене на ковер. Дьявол, так я останусь без бокалов, - подумал он, что-то внутри у него сорвалось, и его стали душить рыдания. Он осел в кресло и сидел, медленно мотая головой из стороны в сторону. Все пропало. Они победили его; эти чертовы ублюдки победили. И снова это неотступное чувство: ему казалось, что он раздувается, заполняя весь дом, а дом сжимается, и вот ему уже нет места, его выпирает в окна, в двери, летят стекла, рушатся стены, трещит дерево и сыплется штукатурка...

He got up and moved quickly to the door, his hands shaking. On the lawn, he stood sucking in a great lungful of the wet morning air, his face turned away from the house he hated. But he hated the other houses around there too, and he hated the pavement and the sidewalks and the lawns and everything that was on Cimarron Street. It kept building up. And suddenly he knew he had to get out of there. Cloudy day or not, he had to get out of there. He locked the front door, unlocked the garage, and dragged up the thick door on its overhead hinges.

Руки его начали трястись - он вскочил и бросился на улицу. На лужайке перед крыльцом, отвернувшись от своего дома, который стал ему ненавистен, он отдышался, наполняя легкие мягкой утренней свежестью. Впрочем, он ненавидел и соседние дома. И следующие за ними. Он ненавидел заборы, тротуары и мостовую, - и вообще все, все на Симаррон-стрит. Ощущение ненависти крепло, и он внезапно понял, что сегодня надо выбраться отсюда - облачно ли, или нет, но ему надо выбраться. Он запер входную дверь, отпер гараж.

He didn't bother putting down the door. I'll be back soon, he thought. I'll just go away for a while. He backed the station wagon quickly down the driveway, jerked it around, and pressed down hard on the accelerator, heading for Compton Boulevard. He didn't know where he was going. He went around the corner doing forty and jumped that to sixty- five before he'd gone another block. The car leaped forward under his foot and he kept the accelerator on the floor, forced down by a rigid leg.

Гараж можно не запирать, я скоро вернусь, - подумал он. - Просто прокачусь и вернусь. Он быстро вырулил на проезжую часть, развернулся в сторону Комптон-бульвара и до упора выжал акселератор. Он еще не знал, куда едет. Завернув за угол на сорока, он к концу квартала добрался до шестидесяти пяти. "Виллис" несся вперед как пришпоренный. Жестко вдавив акселератор в пол, нога Нэвилля так и застыла там.