When consciousness returned, and, as I soon learned, I was down but a moment, I sprang quickly to my feet searching for my sword, and there I found it, buried to the hilt in the green breast of Zad, who lay stone dead upon the ochre moss of the ancient sea bottom. As I regained my full senses I found his weapon piercing my left breast, but only through the flesh and muscles which cover my ribs, entering near the center of my chest and coming out below the shoulder.

Когда сознание вернулось ко мне, и мне сказали, что я только одно мгновение лежал без чувств, я сразу же вскочил на ноги и стал искать свой меч. Я нашел его торчащим в зеленой груди Цада, который лежал мертвым на мху цвета охры, покрывающем высохшее морское дно. Когда я совсем пришел в себя, я увидел, что его меч пронзил левую половину моей груди, но задел только кожу и мышцы, покрывающие ребра, вошел в мою грудь и вышел пониже плеча.

As I had lunged I had turned so that his sword merely passed beneath the muscles, inflicting a painful but not dangerous wound. Removing the blade from my body I also regained my own, and turning my back upon his ugly carcass, I moved, sick, sore, and disgusted, toward the chariots which bore my retinue and my belongings. A murmur of Martian applause greeted me, but I cared not for it. Bleeding and weak I reached my women, who, accustomed to such happenings, dressed my wounds, applying the wonderful healing and remedial agents which make only the most instantaneous of death blows fatal.

Когда я наносил свой удар, я повернулся так, что его меч прошел через мускулы, причинив болезненную, но безопасную рану. Я вытащил меч из своего тела и точно так же достал и свой меч, потом повернулся спиной к его уродливому телу и направился, унылый, страдающий и мрачный к повозкам. Ропот одобрения марсиан провожал меня, но я не обратил на него внимания. Окровавленный и обессиленный, я добрался до женщин, которые, будучи привычны к такого рода происшествиям, перевязали мои раны и приложили к ним те изумительные целебные средства, благодаря которым гибельны бывают на Марсе только самые ужасные смертельные раны.

Give a Martian woman a chance and death must take a back seat. They soon had me patched up so that, except for weakness from loss of blood and a little soreness around the wound, I suffered no great distress from this thrust which, under earthly treatment, undoubtedly would have put me flat on my back for days. As soon as they were through with me I hastened to the chariot of Dejah Thoris, where I found my poor Sola with her chest swathed in bandages, but apparently little the worse for her encounter with Sarkoja, whose dagger it seemed had struck the edge of one of Sola's metal breast ornaments and, thus deflected, had inflicted but a slight flesh wound.

Дайте марсианке только малейшую надежду на спасение раненого, и смерти придется отступить перед ее искусством и опытностью. Они сразу же сумели так залечить мои раны, что кроме слабости, происходившей от потери крови, я не испытывал никакого беспокойства от страшного удара, который в условиях земного лечения наверняка заставил бы меня пролежать в постели много дней. Как только они отпустили меня, я поспешил к повозке Деи Торис, где я увидел мою бедную Солу с перевязанной грудью, но, по-видимому, не пострадавшую в стычке с Саркойей: кинжал ударился в одно из металлических украшений, которые она носила на груди, скользнул в сторону и только слегка задел ее тело, нанеся ей пустячную царапину.

As I approached I found Dejah Thoris lying prone upon her silks and furs, her lithe form wracked with sobs. She did not notice my presence, nor did she hear me speaking with Sola, who was standing a short distance from the vehicle. "Is she injured?" I asked of Sola, indicating Dejah Thoris by an inclination of my head. "No," she answered, "she thinks that you are dead." "And that her grandmother's cat may now have no one to polish its teeth?" I queried, smiling. "I think you wrong her, John Carter," said Sola.

Когда я приблизился, я нашел Дею Торис лежащей навзничь на шелках, и все ее хрупкое тело содрогалось от рыданий. Она не обратила внимание на мое присутствие и не слышала моего разговора с Солой, стоявшей совсем близко от повозки. - Ее обидел кто-нибудь? - спросил я Солу, указав кивком головы на Дею Торис. - Нет, - ответила она, - она думает, что вы погибли. - И что некому чистить зубы у кошки ее бабушки? - спросил я, улыбаясь. - Я думаю, что вы несправедливы к ней, Джон Картер, - сказала Сола.

"I do not understand either her ways or yours, but I am sure the granddaughter of ten thousand jeddaks would never grieve like this over any who held but the highest claim upon her affections. They are a proud race, but they are just, as are all Barsoomians, and you must have hurt or wronged her grievously that she will not admit your existence living, though she mourns you dead. "Tears are a strange sight upon Barsoom," she continued, "and so it is difficult for me to interpret them. I have seen but two people weep in all my life, other than Dejah Thoris; one wept from sorrow, the other from baffled rage.

- Я не понимаю ни вашего, ни ее поведения, но только я думаю, что внучка десяти тысяч джеддаков никогда не стала бы оплакивать таким образом гибель существа, которое она считает ниже себя, или кого-нибудь, к кому она не относилась бы с величайшим уважением. Она принадлежит к гордой породе, и вы, наверное, сильно оскорбили или обидели ее, раз она не хочет обращать на вас внимания, когда вы живы, и так оплакивать вашу гибель. - Слезы не так часто приходится видеть у барсумцев, - продолжала она, - и поэтому мне так трудно объяснить, что они могут значить. За всю свою жизнь я видела только два плакавших существа, помимо Деи Торис: одно из них плакало от горя, другое - от не нашедшей выхода ярости.

The first was my mother, years ago before they killed her; the other was Sarkoja, when they dragged her from me today." "Your mother!" I exclaimed, "but, Sola, you could not have known your mother, child." "But I did. And my father also," she added. "If you would like to hear the strange and un-Barsoomian story come to the chariot tonight, John Carter, and I will tell you that of which I have never spoken in all my life before. And now the signal has been given to resume the march, you must go."

Первой была моя мать, много лет назад, перед тем, как они убили ее; второй была Саркойя, когда они сегодня оторвали ее от меня. - Ваша мать! - воскликнул я. - Но, Сола, вы ведь не могли знать ее, дитя! - Я знала ее. И я знаю моего отца, - добавила она. - Если вы хотите услышать необычную и совсем не барсумскую историю, приходите сегодня вечером в нашу повозку, Джон Картер, и я расскажу вам то, о чем я за всю мою жизнь никому еще не говорила. А теперь уже подан знак выступать в поход. Вам надо идти: