Early the next morning I was astir. Considerable freedom was allowed me, as Sola had informed me that so long as I did not attempt to leave the city I was free to go and come as I pleased. She had warned me, however, against venturing forth unarmed, as this city, like all other deserted metropolises of an ancient Martian civilization, was peopled by the great white apes of my second day's adventure. In advising me that I must not leave the boundaries of the city Sola had explained that Woola would prevent this anyway should I attempt it, and she warned me most urgently not to arouse his fierce nature by ignoring his warnings should I venture too close to the forbidden territory.

На следующее утро я спозаранку выбрался на улицу. Мне была предоставлена значительная свобода, и Сола предупредила меня, что пока я не сделаю попытки покинуть город, я могу приходить и уходить, когда мне угодно. Однако она предостерегла меня, чтобы я не выходил безоружным, так как этот город, подобно другим покинутым городам старинной марсианской цивилизации, населен большими белыми обезьянами, с которыми мне пришлось столкнуться уже на второй день моих приключений. Советуя мне не покидать пределов города, Сола объяснила, что Вула ни в коем случае не допустил бы это. Она настоятельно рекомендовала мне не возбуждать его гнева и не подходить слишком близко к запрещенной территории.

His nature was such, she said, that he would bring me back into the city dead or alive should I persist in opposing him; "preferably dead," she added. On this morning I had chosen a new street to explore when suddenly I found myself at the limits of the city. Before me were low hills pierced by narrow and inviting ravines. I longed to explore the country before me, and, like the pioneer stock from which I sprang, to view what the landscape beyond the encircling hills might disclose from the summits which shut out my view.

Его характер таков, сказала она, что в случае ослушания он вернул бы меня живым или мертвым, - "скорее мертвым" - добавила она. В это утро я выбрал для своих исследований новую улицу и неожиданно очутился на краю города. Передо мной открылись низкие холмы, прорезанные узкими живописными лощинами. Я жаждал исследовать простирающуюся передо мной местность, и, подобно тем пионерам, от которых я происходил, увидеть ландшафт, скрытый окрестными холмами, и для этого взобраться на одну из вершин, преграждающих мне горизонт.

It also occurred to me that this would prove an excellent opportunity to test the qualities of Woola. I was convinced that the brute loved me; I had seen more evidences of affection in him than in any other Martian animal, man or beast, and I was sure that gratitude for the acts that had twice saved his life would more than outweigh his loyalty to the duty imposed upon him by cruel and loveless masters. As I approached the boundary line Woola ran anxiously before me, and thrust his body against my legs.

Мне также пришло в голову, что это отличный способ испытать Вулу. Я был убежден, что это животное меня любит. Я видел в нем гораздо больше признаков симпатии, чем в ком-либо другом из живых существ Марса, и был убежден, что благодарность за двукратное спасение его жизни перевесит его преданность долгу, наложенному на него жестокими бесчувственными хозяевами. Когда я приблизился к городской черте, Вула поспешно побежал вперед и ткнулся своим телом в мои ноги.

His expression was pleading rather than ferocious, nor did he bare his great tusks or utter his fearful guttural warnings. Denied the friendship and companionship of my kind, I had developed considerable affection for Woola and Sola, for the normal earthly man must have some outlet for his natural affections, and so I decided upon an appeal to a like instinct in this great brute, sure that I would not be disappointed. I had never petted nor fondled him, but now I sat upon the ground and putting my arms around his heavy neck I stroked and coaxed him, talking in my newly acquired Martian tongue as I would have to my hound at home, as I would have talked to any other friend among the lower animals.

Выражение его морды казалось мне скорее просительным, чем свирепым, он не обнажал своих больших клыков и не издавал своих ужасных гортанных окриков. Лишенный дружбы в обществе себе подобных, я порядочно привязался к Вуле и Соле. Нормальный человек должен иметь исход для своих естественных чувств, и я был уверен, что не разочаруюсь в своем расположении к этому большому зверю. Я никогда не гладил его и не нежничал с ним, но тут я присел на землю, обвил руками его мощную шею и начал поглаживать и ласкать его, говоря с ним на вновь обретенном мною марсианском языке, как я разговаривал бы дома со своей собакой или с каким-нибудь иным другом из мира животных.

His response to my manifestation of affection was remarkable to a degree; he stretched his great mouth to its full width, baring the entire expanse of his upper rows of tusks and wrinkling his snout until his great eyes were almost hidden by the folds of flesh. If you have ever seen a collie smile you may have some idea of Woola's facial distortion. He threw himself upon his back and fairly wallowed at my feet; jumped up and sprang upon me, rolling me upon the ground by his great weight; then wriggling and squirming around me like a playful puppy presenting its back for the petting it craves.

Он реагировал на это самым неожиданным образом. Разинув свою широкую пасть, он обнажил весь верхний ряд зубов и наморщил нос так, что его большие глаза почти скрылись в складках кожи. Если вы когда-нибудь видели, как улыбается шотландская овчарка, это даст вам представление о том, как исказилась физиономия Вулы. Он бросился на спину и начал валяться у моих ног. Потом вскочил, бросился на меня, причем опрокинул меня своей тяжестью, потом, вертясь и извиваясь передо мной, как резвый щенок, начал подставлять свою спину, чтобы я еще гладил ее.